Похищение сабинянок (сборник) - Страница 27

Каждую ночь, высидев час-полтора с погашенным светом, пока на улице все стихнет и успокоится, он осторожно прокрадывался в сад и, почти невидимый в синем шерстяном тренировочном костюме, купленном по случаю у жаждущего опохмелиться бывшего, видать, спортсмена, скользил в ночной темноте по своим обширным владениям. И едва ли не каждый раз, проявляя неожиданную прыть, ловил какого-нибудь оплошавшего сопливого злодея. Хлеща по изнывающей от боли и ужаса кожице пучком крапивы, он чувствовал себя не просто хозяином, защитником священной и неприкосновенной частной собственности. Нет, он являл тогда собой сурового, но справедливого отца, воспитателя, борца против разврата, легкомыслия и безалаберности. Он выколачивал из подрастающего поколения ложь, распущенность и озорство.

Вот уже десять лет как Артемий Сидорович Гусаров жил один-одинешенек на своем законном, приобретенном на трудовые копейки дачном участке. Когда-то здесь бедовала родная его деревенька, он даже помнил место, где во время оно робко жалась к земле отцовская развалюха. Но потом город неприметно придвинулся и подмял окрестные раздолья, пощадив лишь небольшие островки – дачи.

Жена у Артемия Сидоровича в одночасье померла, дети бесследно канули в том суетном мире, что простирался по ту сторону прочного, как тюремная стена, сложенного из силикатного кирпича с пущенной поверху колючей проволокой забора. Попробовал он как-то лет этак пять назад пустить квартирантов – молодую студенческую чету. Да не вынесла душе чужой безалаберности, распущенности и мотовства. Указать? А кто он им такой? А так смотреть – извелся весь, исказнился. Отказал жильцам от квартиры. Остались от студентов только бутылки из-под кефира – их Артемий Сидорович тут же сдал знакомому продавцу с невеликой скидкой – да груда потрепанных книжечек и журнальчиков, все больше фантастика. Книжечки эти он изредка почитывал, крутя головой и посмеиваясь: это ж надо такое набуровить!

С годами в душе Артемия Сидоровича, начисто поглощенной заботами о ранних огурцах и поздних яблоках, не осталось места для ненужных сантиментов. Да и голова была с утра до ночи занята делом. И то сказать, шутка ли – с выгодой сбыть аппетитную, но скоропортящуюся продукцию? Не прозевать момент, не прогадать, не продешевить, вывезти ее, голубушку, на рынок день в день тогда, когда цены уже взлетели на верхотуру, но не успели еще зашататься…

Все благополучие Артемия Сидоровича было построено на овощах и фруктах. Прочный каменный дом о пяти комнатах при мезонине, белоснежные с голубизной стены, синие наличники, коричнево-красная железная крыша. Просторный гараж с салатного цвета труженицей «Нивой», собственноручно оборудованное водяное отопление – своя мини-кочегарка, новейшие радиаторы, украшенные декоративной решеткой. Хлев, где постанывал изнемогающий от сала боров да копошились в мякине породистые несушки… Приходила ему, правда, раз в месяц и пенсия, выслуженная непыльной работенкой в одной небольшой, тихой конторе, но была она, эта государственная подачка, на фоне всех его заработков чисто символической.

Врагов, впрочем, как и друзей, у Артемия Сидоровича давно уже не имелось. Разве что соседи, вполне возможно, завидовали его оборотистости да благополучию. Только вот окрестная детвора… Ни колючая проволока, ни бутылочные осколки, зло посверкивавшие в лунные ночи на гребне забора, ни годовалый дог по кличке Душман, и нравом, и видом соответствующий кличке, ни хитроумные ловушки и капканы, которые Артемий Сидорович изобретательно устраивал в самых непредвиденных местах, – никакие ухищрения не в силах были отвадить, устрашить настырную пацанву. Бессильная злоба порой выгоняла Артемия Сидоровича на крыльцо и заставляла вздымать над головой узловатые, мозолистые руки и бросать на ветер слова отнюдь не любви и радости. А уж если кто попадался ему в руки – пощады не жди! Уж тут Артемий Сидорович отводил душу, разделывая негодяя свежесорванной, специально для этой цели рассаженной по всему участку какой-то особо злой, китайской, как заверили его, крапивой. С неделю потом отлеживались неудачники в лихорадке. А выздоравливали – и опять их тянуло в этот сад.

И вот ведь загадка: добро бы у Артемия Сидоровича обретались какие-то особые деликатесы. Так ведь нет! Обычные, хотя и ухоженные, местные сорта, каких полно было в этом благословенном уголке города неподалеку от большой, многоводной, а некогда и многорыбной реки…

Если глянуть на этот район с излюбленной кинематографистами высот птичьего полета, он представлялся сплошным садом, зеленым, густым, пышным, и в этой зелени едва просматривались узкие асфальтированные улочки да разноцветные – железные, черепичные, шиферные, толевые – крыши дачных строений. Если же смотреть на жизнь с высоты обычного, пусть даже акселерированного гражданина, вышагивающего, скажем, по одной из этих кое-как покрытых пятнистым, в выбоинах асфальтом улочек, то за невиданным разнообразием заборов, изгородей, плетней, живоплотов, оград, тынов и частоколов можно было увидеть где жалкие, поросшие крепышом-бурьяном грядки, где роскошные, под синтетической пленкой оранжереи, где хилые, покосившиеся избушки на цыплячьих ножках, а где и просвечивающие сквозь кусты малины и смородины гаражи. Словом, чего там только не углядишь на этих клочках частной собственности, изрезавших стиснутый кварталами новостроек островок благодатной, почти неподпорченной цивилизацией земли. Каждый жил здесь, не заглядывая к соседу, по собственному разумению, и все одинаково дышали густым, тягучим, настоянным на аромате трав и цветов воздухе, здоровели, крепли, набирались сил для трудов и забот, для дум и борений…